В России, в том числе и в Республике Коми, есть много населенных пунктов, которые значатся на картах, но в действительности там никто не живет. Вот и деревня Выльвидз Удорского района из числа таких поселений-призраков. В заброшенном поселении побывала корреспондент «Твоей Параллели» Олеся Худякова.
А ведь Выльвидз раньше большой деревней считалась… В лучшие времена — до восьмидесятых годов — было здесь 48 дворов. Дети ходили учиться за восемь километров в село Важгорт. В деревне раньше и сельмаг имелся, и клуб с библиотекой и бильярдом, и две пекарни, и большой скотный двор. Люди, в основном, работали в совхозе и на лесхимзаводе. Там, помимо заготовки древесины, собирали живицу-смолу, делали древесный уголь и древесный спирт.
Но вот случилось такое, что пришло время – и не стало деревни Выльвидз. Один дом остался в «жилых» — родной дом моего отца, куда мы с ним сейчас и едем. Раньше и свет был в деревне, и телефон работал, можно было позвонить в любой город, в соседнее село, а дорога шла прямо под окнами дома, поэтому проблем с продуктами не было. А сейчас зимой никто в деревне не живет, только на все лето приезжает жить в родительский дом одна тетя Галя, родная сестра моего отца, да сам он каждый отпуск проводит в деревне, потому что там, помимо рыбалки, всегда найдется работа в доме, который без хозяев прозимовал еще одну зиму. Что-то приподнять, подпереть, поправить крыльцо, трубу, заготовить дрова, залатать крышу… За такими делами день в деревне проходит быстро.
От деревни Выльвидз до ближайшей — Кривое — четыре километра, за продуктами много не находишься, поэтому, закупив продукты в Усогорске, где мы живем в благоустроенной квартире, мы с папой едем в Выльвидз за 414 километров от дома, где нет ни света, ни связи, и интернета тоже нет.
Дорога заросла, на лобовое стекло прилипают лепестки цветов, а иван-чай бьёт своими макушками по боковым стеклам. Я молча сижу, боюсь спросить у папы, как он различает дорогу и почему мы едем именно здесь. Но вот машина остановилась. Папа вышел посмотреть, где лучше проехать. Я тоже. Озираюсь — и медленно иду по мокрой густой высокой траве. Видимо, вчера прошел хороший дождь: перед нами я увидела две большие залитые водой ямы, в которых отражалась трава и макушки неподалеку растущих сосен.
— Проедем?
— Должны…- папа, обходя лужи, топает ногой, пробуя, ища в траве твердые места.
Папа дергал ручку скоростей, газовал, машина урчала, но слушалась его. Медленно и размеренно покачивалась, будто плывя по цветущему лугу, вне времени, вне пространства, переходя из одного мира в другой, мы доехали до дома.
По сторонам стояли едва угадываемые чёрные фигуры других домов, шесть изб, в которых уже не живут, лишь изредка ночуют рыбаки или косари. Легкий теплый ветерок ласково перебирал мои волосы. Беззаботно звенели комары и радостно лаял, нарушая устоявшуюся здесь за сорок лет тишину, Анчар — наш пёс, прыгая и ласкаясь к тете Гале.
Тетя Галя женщина работящая, хозяйственная и очень аккуратная. Во дворе у нее всегда всё по местам разложено. Да и дом содержит — одно загляденье. Наличники всегда как новые, белой краской выкрашены. Двери для приезжающих, хороших людей, как она их называет, всегда открыты. Возле крыльца стоит большой самовар с высокой жестяной трубой, который топится шишками. Чай из него не то, что из электрического чайника, намного вкуснее и ароматнее.
Я давно не была в доме, поэтому поднимаюсь по высоким ступенькам с опаской, я готова к худшему. Но нет, в доме натоплено, чисто, пахнет хлебом, русская печка побелена, на окнах висят веселые в цветочек занавески, а на стене большие резные рамки с фотографиями. Я подошла поближе, на меня с них смотрели молодые дедушка, бабушка и другие, незнакомые мне лица, наверное, тоже мои родственники, увидела и папу в морской форме, наверное, он эту фотокарточку им прислал, когда служил на тихоокеанском флоте. К зеркалу были прикреплены множество фотографий: юные, молодые тети, дяди, братья, неуловимо похожие на меня, смотрели с них…
Дом, построенный руками моего дедушки, как будто завел какой-то старинный механизм, и я попала в прошлое время: патефон, виниловые пластинки, старая радиола, черно-белый телевизор «Рекорд», железные кровати, сундуки, берестяная сахарница и солонка, туески — эти вещи исчезли из обихода, даже не успев состариться… Я ходила по дому, все рассматривала, трогала руками. За этими предметами стояло время, утекающее незаметно и вроде бы безболезненно, но почему-то оно оставляло в моей душе теплое ощущение весомости и значимости.
— Тетя Галя, вам здесь одной не страшно жить? Кругом старые развалины, людей нет, света нет, телевизора, радио.
— Почему страшно? Я здесь отдыхаю. Как приеду сюда, у меня и голова не болит, и жить здесь в своем доме — одно удовольствие: каждый день баню топлю, чай на травках пью, через день русскую печь топлю, чтоб хлеб испечь. А одна я редко бываю, как узнают, что я приехала, всё кто-то в гости приходит. Вот недавно я за водой пошла на речку, а там двое мужчин на катамаране по реке спускаются, поздоровались со мной как-то странно, я стала с ними говорить, а это иностранцы оказались, студенты: один финн, а другой француз. Карту достали, попросили, чтоб я на ней показала, где они находятся и как наша деревня называется. На берег поднялись, в дом зашли. Я их хлебом угостила, чай пили. Разговаривали долго. И вот что интересно, я на коми говорю, они на своем языке, а друг друга понимаем. Иностранцы сказали, что народ коми им очень нравится. Он гостеприимный, трудолюбивый, и добрый. В Ёртом на праздник приезжали, про обычаи спрашивали, чем раньше здесь люди занимались, сфотографировались со мной, мне адрес свой оставили, можно их через интернет найти, — рассказала тётя.
Вечером в комнате, несмотря на белые ночи, сделалось сумрачно. Дождь тяжело и равномерно застучал по крыше. Струйки воды побежали по стеклу. «Ой, как хорошо! — сказала тетя Галя – Опять кадушки будут полные, завтра будем дождевой водой мыться!»
Блеснула молния, осветила черный гранит и ушла в землю. Ах, вот где поставили памятник героям Великой отечественной войны, ушедшим из маленькой деревни Вильвидз!
Точно! Я же еще там не была. Из Выльвидза ушло воевать 63 мужчины, а вернулось не больше 20. Хотя в деревне никто и не живет, а на памятник все, кто раньше здесь жил, помогали собирать средства. В 2011 году 18 июня собралось на открытие памятника боле ста десяти земляков. Разъехались люди, а по деревне скучают, вспоминают. Приехали из Вуктыла, Печоры, Ухты, Сосногорска, Сыктывкара и с близлежащих деревень. Столы накрыли прямо на берегу, пели песни, вспоминали. Люди в нашей деревне очень дружные всегда были. Начали вспоминать, как сено косили, как в войну тяжело было, работали, а после все вместе в лес за ягодами и грибами ходили – и дети, и взрослые. Фотографии рассматривали, у многих сохранились еще тех лет, когда плоты по речке сплавляли в Архангельск. А в 60-е годы по речке деревянный пароход с большими колесами ходил. Дорог не было, люди все по реке перевозили. На одной фотографии, где вдоль леса много женщин с коробами стоят, узнавали своих мам да бабушек. Вспоминали даже клички коров, быков, собак, кошек. Никто ничего не забыл.
А рано утром яркое солнце заглянуло в дом и разбудило меня. Накинув на плечи папину рубашку, я вышла на улицу. Утро выдалось чистое и звонкое, солнце было еще низко, словно зацепилось за макушку высокой сосны и не могло сдвинуться. За Вашкой громко кому-то считала годы жизни кукушка. И хотя папа уже скосил вокруг дома траву, от комариного писка звенело в ушах. Только что улетучился с разноцветного луга утренний туман, а с берега уже поднимается и стелется над лугом густой ароматный дымок от рыбацкого костра. Сколько же времени? Я ловлю себя на мысли, что впервые вижу красоту, которая является для меня частью реальности, моей историей, живущей в настоящее время, и она у меня в крови.
Днем мы все отправились на кладбище. Я шла туда впервые. Под открытым голубым небом да по чистому лугу идти было не страшно. Ярко светило солнце, пели птицы. А вот когда начался лес, чёрный и затаившийся, мне стало не по себе. Погост был заброшен, старые кресты криво торчат из кладбищенской травы, из-под нее в некоторых местах поблескивает облупленная белая или голубая эмаль. Первое время такая картина очень угнетает меня, мы подходим к могилке дедушки Васи, рядом растет большая старая сосна, она постоянно скрипит. На погосте темно, но если поднять голову, то видны макушки сосен, которые кажутся рыжими от солнечных лучей. У этого невзрачного места и холодной земли тоже есть богатое прошлое, однако мне хочется побыстрее отсюда уйти.
Выйдя с погоста и поднявшись на пригорок, я увидела деревню с другой стороны. Издалека она вовсе не казалась заброшенной. Она стояла в траве и в кустах черемухи и малины, словно птицы-дома присели отдохнуть у воды.
Наш дом, «наша уточка» сидит гордо, высоко подняв голову, далеко видны ее белые рамы, ровная крыша, печные трубы – все говорит об ее ухоженности. А рядом стоит дом — полуразвалившийся невысокий, заросший травой, наполовину ушедший в землю, и это еще одна птица, она не улетела –просто устала и спит. На берегу зарастающая кустами, увязнув в земле почти по самые окна, стоит перекошенная половина дома с провалившейся печной трубой, и от этого крыша кажется кривой. А уточка-дом сидит в траве, просто голову засунула под крыло и тоже отдыхает.
Тетя Галя говорит, что еще десять лет назад домик этот был обитаем. А потом рассказала такую историю: «Я еще маленькая была, мне бабушка рассказывала, что вон с того дома был убит красный командир Остапов, имя которого носит школа в Важгорте. У нас в деревне шли бои между белогвардейцами и красноармейцами. Я и сейчас, когда копаю землю, иногда нахожу гильзы от патронов. Я тебе даже место могу показать, откуда стреляли и убили командира. Дом этот недалеко от нашего стоит, но он сейчас в землю врос и кажется маленьким, а раньше очень большой был, там под полом конюшня была. А вот на том берегу скотный двор был, только река поменяла русло и стала весной берег подмывать за весну целые дома под воду уходили, потому что высокий берег осыпался. Мне рассказывали, что у дяди Вани всей деревней дом ночью разбирали, чтоб водой не унесло. Все — от мала до велика вышли, кто с лопатами, кто с ломами сбежались. Разбирали дом и оттаскивали в сторону. После этого и стали люди уезжать с деревни, перевезили свои дома в рядом стоящую деревню Кривое. Так за разговорами подошли к деревне. Я хотела поближе посмотреть дом, из которого стреляли, но папа заругался: «Осторожно! Не лезь, дом старый наступишь куда-нибудь, провалишься, а еще хуже обвалится крыша и завалит!»
И вправду, дом стоял заросший малиной и крапивой, венцы наполовину ушли в землю, крыльцо покосилось, на него невозможно было наступить, я осторожно полезла к стенке, ожалилась о крапиву, поцарапала ногу ржавым гвоздем, но так ничего не увидела. Тётя Галя стояла недалеко и подсказывала, чтоб я искала дыру в стене, через нее и свет в подполье поступает, и картошку через нее осенью засыпают. Я раздвинула палкой крапиву и увидела лаз. Я наклонилась, он почти уже врос вместе с венцами в землю, но вокруг него и впрямь видны места от пуль, дырочек было много, они на венцах высоко, видно. здесь был бой. Мне не слишком верится, что вот так рядом с нашим домом может быть такое прошлое. Захотелось спуститься в подполье.
И вот я уже внутри. Мне не верится, где я нахожусь. Оно и впрямь высокое, шаг за шагом я вижу, как вокруг меня слой за слоем открывается прошлое. Видимо, здесь жил очень умелый мастер: рабочий стол, рубанки, ножницы, стружки, линейка — все под огромным слоем пыли. Тяжелые большие скамьи, еще крепкие, венцы из лиственницы уходят под землю, но до сих пор имеют золотисто-желтый цвет, их древесина стала уже как камень. Ступеньки ведут из подполья, я заглядываю за какие-то ящики и нахожу ржавый ствол от винтовки, без приклада, видимо он уже давно сгнил. Почему его никто не нашел раньше? Поднимаюсь с ним в дом. Разваленная печь, деревянные диваны, берестяные туеса с солью, много старых деревянных кадушек разных размеров, еще возле печки друг в дружке стоят чугунки и ухваты. Я толкнула двери, они зашуршали, отползли вбок. С улицы слышался папин голос, он требовал, чтоб я быстро вылезала. Осторожно ступая по старым, покрывшимся гнилью и мхом доскам, когда-то служившими большим крыльцом. Грязная и чумазая, покидаю дом-историю. Показываю папе ржавый ствол – может, именно из этого ружья был убит красный командир. Папа смеется, говорит, что они маленькими многое находили, показывает на пригорок: вон там за амбаром вообще был склад с оружием.
На следующий день мы с папой отправились на рыбалку. Папа рассказал, как он поймал свою первую рыбу. Раньше река Вашка богата рыбой была, после войны мужики, кто живые с войны пришли, ловили рыбу на всю деревню. Соберутся все вместе, поймают рыбы и на берегу поделят между всеми дворами, чтоб и у вдов, и одиноких стариков рыба на столе была. Росли на реке, поэтому ловить начинали рано. «Мне пять лет, наверное, было, когда я поймал первую свою щуку, она сантиметров 50 была, я ее вытащил на берег, а сестра Галя захотела ее в воде помыть, а сама и упустила, я тогда так плакал!» Тётя Галя удивилась, что столько лет прошло, а папа все помнит. Она вовсе не хотела ее упускать, хотела помыть от песка, а так как щука была большая да скользкая она ее и не удержала в воде, ей самой-то тогда двенадцать лет было…
Неделя жизни в деревне пролетела быстро. Я уже успела отвыкнуть от электричества, интернета, социальных сетей, в которых подолгу «зависала» дома. Серьезных дел у меня не было, так – помыть полы, постирать, подмести, наносить воды, с папой на рыбалку сходить, с тётей Галей собирала землянику. Пришла пора уезжать… Я собрала букет из луговых цветов и пошла на прощанье к обелиску. С гранитной плиты на меня смотрел мой так и оставшийся навсегда молодым дедушка. Худяков Александр Георгиевич — полный кавалер трех орденов Славы, погибший на поле боя в январе 1945 года совсем далеко от дома – в Калининградской области.
Я буду скучать по уже не существующей деревне Вильвидз. На меня очень сильно подействовала великая деревенская сила, сила, накопленная веками. Я вживую перелистала страницы книги, написанной моими предками.
И не исчезнет деревня Выльвидз, пока живы в памяти людей их родные места, куда приезжают они из больших городов, чтоб поклониться своим домам. Машина вновь плывет по нескошенному лугу, я оглянулась, мне становится грустно, что у такого красивого места, у этих невзрачных, полуразрушенных, холодных изб, может быть такое богатое прошлое, и страшно, что у них нет уже будущего. Люди, не забывайте свои родные места! Старая деревня Выльвидз открыла мне огромный удивительный мир, раскрыла мне глаза на прошлое и настоящее, дала повод задуматься над многим.
Олеся Худякова