Год литературы принес поэтам Коми достаточно наград и призовых конкурсных мест. Одним из ключевых событий поэтического 2015-го стала премия «Наследие». Среди победителей была поэтесса Екатерина Цуммер, известная широкой публике как постоянный участник марафонов и публичных чтений. В интервью «Республике» она рассказала, где начинающие и опытные поэты могут получить поддержку и помощь и каким должен быть язык настоящего стихотворения.
– Как начинался ваш творческий путь?
– Когда я училась в младших классах, написала стихотворение к юбилею своего родного города Микуня. Потом отправила его в местную газету для публикации, но ответа так и не дождалась. Это меня обидело, и я зареклась писать стихи. После этого случая действительно перестала сочинять, только переделывала песни к окончанию школы. Но в 2007 году я приобрела компьютер и стала общаться с друзьями по интернету. Однажды мне сбросили ссылку на сайт «Самиздат», посоветовали прочитать одно стихотворение. Я так и сделала, потом переключилась на других авторов, начала писать пародии и стихоотклики на них. Так получилось, что я начала переписываться с одним из авторов, который посоветовал мне зарегистрироваться на сайте, писать и размещать собственные произведения. Он взял меня буквально «на слабо», сказав, что, если я зарегистрируюсь, он напишет мне первую рецензию. Это меня подтолкнуло начать писать снова.
– Кто был вашим ориентиром в поэтическом мире?
– Я всегда очень любила поэтов Серебряного века: Марину Цветаеву, Александра Блока. У них очень «полетные», вдохновляющие стихи, как мне кажется. Они прямо отзываются во мне. Любой, конечно, скажет, что ему нравится Александр Пушкин, но я, когда еще была маленькой, не любила его, а отдавала предпочтение Михаилу Лермонтову. Только позже пришла к Александру Пушкину – оценила мелодичность его слога, интересную фонетику, продуманность образов. Но по духу, повторюсь, мне ближе поэты Серебряного века. Любовь к ним привила моя учитель литературы, когда попросила написать на стихи Марины Цветаевой романсы. Они настолько в меня вошли, что я не представляю себя без них.
Подражанием своим кумирам занимаются все. Это – тренировка пера, по моему мнению. Писать в стиле любимого автора – это способ повысить свой творческий уровень. Ты выбираешь ту же ритмику, построение строфы. У меня есть подражания Владимиру Маяковскому, Марине Цветаевой.
– Почему именно поэзию вы выбрали как основное творческое направление, ведь вы пишете и прозаические произведения?
– Моя проза ориентирована на детей, есть несколько фэнтези- рассказов. Есть работы, написанные по воспоминаниям о детстве в деревне, они строятся на моем личном опыты и опыте моих близких. Я называю их «фантики». Я не печатала их, не выходила с ними на конкурсы. Не знаю, насколько дотягивает моя проза до уровня конкурсных произведений и может ли она заинтересовать других. На разбор в «ЛИТО» при Союзе писателей я приносила детектив, но там сказали, что мой прозаический стиль – простая констатация фактов. Стихи мне ближе, в лирике я проще ориентируюсь, чувствую себя комфортнее, мне легче выразить мысль. Я непроизвольно думаю стихами. Не могу сказать, что легче или сложнее – поэзия или проза. Когда садишься за работу и перед тобой чистый белый лист, сложно в любом случае.
Для меня было большим открытием, что так много молодежи увлекается поэзией в Сыктывкаре, к тому же такой талантливой молодежи. Молодые люди выбирают поэзию, потому что прозу сложно воспринимать на слух и долго читать. В прозу нужно вникать, поэзия легче принимается благодаря своей мелодичности. Стихи – это то, что мы слышим с детства. Нам читают сказки, а в них всегда присутствует мелодика. Лирика – тот род литературы, который в нас есть и был всегда. Поэзия всегда вовлекает слушателя в произведение, не дает ему отвлечься.
– С чего начинается работа над стихотворением?
– Стихи все пишут по-разному. Сначала появляется ритм внутри тебя. Есть мгновение, которое приводит к рождению стихотворения. У меня всегда сразу возникают первая и последняя строка: как только начала, знаю чем закончу. Конструкция, основа выстраиваются позже. Могу составные части менять очень долго, но особый ритм, первая и последняя строки остаются всегда. Я уже знаю, что хочу сказать этим произведением. Не сажусь за стихотворение с мыслью «А, вот, я хочу рифмовать» и не начинаю притягивать к первой строке все остальное. Я берусь за работу с целью выразить какую-то конкретную мысль, чтобы поделиться с читателем чем-то важным, что находится у меня внутри. Когда есть четкий план действий, даже проще. Точно так же с прозой: всегда знаешь, сколько будет героев, какими будут персонажи, кто будет плохим, а кто хорошим.
Некоторые поэты считают, что если они написали стихотворение, то работать над ним не надо, а мнение остальных, поняли ли тебя, – неважно. Как это может быть неважно? Когда пишешь стихи, ты в первую очередь желаешь быть понятым и услышанным. В поэзии ты всегда раскрываешь свою душу.
– Сколько времени нужно, чтобы довести стихотворение до совершенства?
– Достаточно много. Бывает, что у меня некоторые стихотворения лежат без дела. Первая и последняя строки, несколько строф есть, но оно не окончено. Один стих лежал так три года, и закончила я его недавно, он называется «Прокаженная»:
Шарахнулся…
Прокаженной считаешь меня?
Поэт…
Иду со свечой зажженной
К Тебе, кто дарует свет.
Бессильно отступит лекарь,
Тайком осудив меня.
Одна я иду, калекой.
Никто не подаст Тебя…
Я разместила его на сайте «Стихи.ру» в черновом варианте, но прятала до поры до времени. К стихотворению всегда возвращаешься. Не бывает такого, что закончил произведение, и оно идеально. Такого не может быть, волей-неволей возвращаешься к написанному. Даже если его перечитываешь, тебя все устраивает, все равно проверяешь и перепроверяешь – на своем ли месте слова, правильно ли употреблены они, до конца ли выражена мысль, закладываемая в стихотворении. Эта работа бесконечна – нет предела совершенству.
Читатели замечают такие изменения, но не всегда. Бывает, хвалят за то, что доработала произведение. Бывают и несогласные с правками. Стихотворение «Прокаженная» я написала в поезде и сразу отправила своему другу, тоже поэту – из Москвы. Это была сырая работа, в которую я то и дело вносила правки. Мой товарищ, наоборот, настаивал, чтобы я оставила первоначальный вариант, он ему очень нравился. Он категорически не принимал всех изменений. Но с последним вариантом согласился и попросил больше не трогать стих.
– Вы также занимаетесь пением. Есть ли отличия между вашей лирикой и текстами песен?
– Песенный текст проще – он создается так, чтобы не навредить мелодии. Он приходит не только с ритмом, но и с мелодией, которая появляется первой. Если в стихотворении, как я говорила, всегда есть первая и последняя строка, то песня пишется исходя из мелодичности. Развитие музыки определяет развитие текста.
Есть еще формат аудиостихов. Там подыскивается музыка для существующего стихотворения, которая наиболее полно отражает суть произведения. Я не особо люблю аудиопоэзию, потому что, как мне кажется, ей не хватает картинки или видеоряда. В таком случае задействуются не все органы чувств. Но насколько нужна картинка, решает автор сам за себя. Где-то визуальное дополнение помогает стихотворению по-настоящему пронять слушателя. Поэтесса Анастасия Бествицкая, выступая на вечере «Эхо», сопроводила свой аудиостих «Инквизиция» видеорядом пылающего костра. Когда я просто его слушала, он не настолько пронял меня, как с присутствием видео. Я ощутила это стихотворение, а картинка стала той изюминкой, которая помогла все соединить.
– Некоторые поэты склонны считать, что эмоциональная вовлеченность очень важна для стихотворения, добавляет ей искренности. Так ли это на самом деле?
– Бывает иногда, что излишняя эмоциональная вовлеченность мешает: ты работаешь над стихом и начинаешь упиваться собственными переживаниями. Теряешь способность трезво оценивать свое произведение, потому что погружаешься в чувства. Уходя полностью в образы, утрачиваешь логику изложения, последовательность, и в итоге оказывается, что мысль не выражена до конца. Личные переживания уводят тебя не туда, куда хотелось изначально. Но эти пережитые эмоции делают стихотворение острее, поэтому они важны.
– На премию «Наследие» вы подали несколько стихотворений, которые потом были изданы в отдельном сборнике. После участия в таком престижном конкурсе вы можете сказать, какие требования судьи предъявляют современной поэзии?
– Я отправила подборку стихотворений, из которых отмечены, выделены были несколько. Они соответствовали тематике премии – гражданская, даже глобальная лирика. Организаторы оценивали соблюдение канонов классической литературы, эта идея заложена в основу конкурса. Я была на многих фестивалях, и жюри предъявляют разные требования. Я была в Ялте, и там, на слете, одним из направлений, была авангардная поэзия. Было всего десять человек, и стихи были нетрадиционной рифмовки. Победителем стала девушка с весьма экстравагантной работой, я процитирую начало: «Цапля, капля, сопля…». Что она выразила этим стихотворением, я не понимаю. Требования везде различны.
– Вы работаете в правовой сфере, у которой свой особенный официальный язык. Не оказывает ли этот деловой слог влияние на ваши стихи?
– Сложность в том, что хочется все объяснить, но в поэзии этого как раз не требуется. Ты должен настолько быть ясным в стихотворении, чтобы избежать дальнейших пояснений. В юриспруденции же все хочется разжевать и даже сделать ссылки на статьи. Официальный язык слишком сухой, но бывают случаи, когда он должен стать эмоциональным. Я работала одно время в прокуратуре, поддерживала обвинение в суде и работала с судом присяжных, там как раз надо было сделать речь убедительной, выразительной. Это мне очень помогло потом, но я стараюсь отстраняться от терминологии. Все равно профессия накладывает отпечаток на творчество: я часто обращаюсь к социальным темам, гражданской лирике.
Мне кажется, выразительность стихотворения должна быть доступной настолько, чтобы дать понять главную мысль. Нельзя увлекаться чрезмерностью, красочностью образов. Идя за ними, ты рискуешь уйти от сути. Смысл стихотворения не в том, чтобы зарифмовать. Это превращается в игру в поэзию. Это не серьезно. Да, это тренировка пера, но когда тебе удается собственные образы выстроить красочно и понятно, тогда случается именно поэзия.
– Как вы относитесь к употреблению брани в стихотворениях?
– Она допустима, но не приветствуется. Хотя может подчеркнуть эмоциональное состояние. Маты нельзя употреблять, они для хулиганства. Они не для серьезных вещей, а для игры в популярность. Есть матерные стихи, так называемые «с картинками», но они пишутся на потребу публике, потому что есть слой читателей, который это любит.
– Существуют ли стереотипы о женщине в поэзии?
– Главный о том, что женская лирика должна быть страдательной. Когда женщина выходит на сцену, все начинают думать о том, что сейчас начнутся слезы: «он ушел, а я любила». Мне кажется, что женская лирика не всегда трагедия, непонятость, ненужность и отчаяние. Я считаю, что наша поэзия – это и умение передать счастье. Никто, как женщина, такие эмоциональные моменты не сможет прочувствовать и описать. Мы более эмоциональные существа, хотя я ни в коем случае не хочу оскорбить мужскую поэзию. Вообще считается, что женщины не могут писать гражданскую лирику, потому что для них это нехарактерно.
– Молодые поэты часто пренебрегают теорией стихосложения. Вы с юридическим образованием дополнительно осваивали ее, изучали ритм и рифму?
– Я стараюсь читать, не забываю про учебники стихосложения. Стараюсь следовать всем рекомендациям критиков. Есть элементарные вещи в общем доступе на поэтических сайтах, которые объясняют все детали. Если ты делаешь что-то серьезно, то ты должен серьезно подготовиться, почитать сопутствующую литературу. Если человек уважает собственное творчество и своих читателей, он должен совершенствовать свое перо и учиться писать. Нельзя этим пренебрегать. Ты создаешь произведение искусства, такое же, как картины, оно должно соответствовать определенным принятым канонам. Есть свой путь в поэзии, но овладеть навыками необходимо.
– В Сыктывкаре активно развиваются литературные объединения – «ЛИТО», «Эхо» и «Poetry Вox». Помогают ли они в развитии вашего мастерства?
– Польза есть в любом случае. Во-первых, это возможность быть услышанным. Во-вторых, возможность прозвучать, послушать, как ты сам звучишь, как читаешь. Стихи надо проговаривать вслух после написания: насколько хороша фонетика, не хрипят ли звуки, нет ли неблагозвучности. В литературных объединениях твои стихотворения не только разбирают, тебя учат читать их. Это дает больше уверенности, помогает понять, где делать акценты, насколько точна выраженная мысль. В-третьих, это способ познакомиться с интересными увлеченными непростым делом поэзии людьми. Бывает, что напишешь стихотворение – и надо посоветоваться с друзьями-поэтами. Недавно своему руководителю по «ЛИТО» я показала два варианта рифмовки одного произведения. Попросила высказаться, как он видит развитие этого стихотворения. Он выбрал первый вариант, поэтому от второго я сразу отказалась. Советы очень нужны, они направляют мысль в нужном направлении. Ты учишься у других людей, осознаешь свой уровень, видишь, как воспринимает тебя аудитория. Благодаря «Самиздату» я начала общаться со многими авторами, которые начали приглашать меня на свои творческие встречи и вечера. Я ездила в Харьков и Киев, Санкт-Петербург, где познакомилась с замечательными поэтами. Смотришь на них и начинаешь подтягиваться, стремишься дотянуться до их уровня.
– Как часто вы выступаете на широкой публике?
– Сейчас довольно часто. Мне очень помогли творческие вечера клуба «Эхо», куда меня пригласили – они очень душевные и теплые. Я участвовала в «Poetry Show». Раньше – в фестивалях. Благодаря «ЛИТО» стала выступать на поэтических марафонах, творческих встречах. Раньше я не могла читать особо личные стихотворения на публике. Первое мое фиаско было на выступлении в библиотеке Микуня, куда меня пригласили на встречу местного объединения. Это был мой родной город, и сложность была в том, что там была моя мать, родители моих бывших одноклассников и множество знакомых. Аудитория знала меня еще маленькой, и я свои личные стихи читать не могла. Я сбивалась, теряла мысль, не могла обойтись без текста под рукой, у меня от волнения прерывался голос. Но сейчас, независимо от аудитории, держусь свободно.
Чаще всего я выступаю со стихотворениями «Мой город» и «Фонарь». Второй я считаю своей визитной карточкой. С одной стороны, я просто описываю пейзаж за окном, с другой – зашифровываю образ времен НКВД, репрессий 30-х годов:
В мое окно фонарь желтушный,
Глядит – тоскливый идиот.
Железный, чахлый и бездушный,
Бессменный стражник у ворот.
Застывший старою занозой
В уюте сонного двора,
Как длинный стержень папиросы,
Как заржавевшая игла.
Тяжелый взгляд уставил властно
На церкви высохший скелет…
И льнут к нему подобострастно
Обрывки выцветших газет…
«Фонарь» характеризует направление, которое я про себя называю «Лирика 3D». Когда одними и теми же словами ты рисуешь два образа. В одной картинке скрыта другая. Я не люблю плоских вещей, мне хочется заставить читателя думать и искать второй образ. Я ценю многогранность и поэтому стараюсь заложить не один план в свое произведение. Это приятно, когда внезапно в одной картине оказывается другая – как момент прозрения.
– Заканчивается Год литературы. Как вы думаете, за 2015-й внимание к литературе – классической и современной – возросло?
– Коми в этом году блеснула: молодые поэты были отмечены наградами престижных российских конкурсов. Больше сыктывкарцев благодаря чтениям и другим мероприятиям узнали, что у нас есть площадки для поэтов. В любом случае все усилия по продвижению и популяризации что поэзии, что прозы окупились. Люди узнали, что в этом плане у нас не мертвая тишина. Может быть, юные таланты увидят поэтические выступления, пойдут в литературные объединения и станут новыми Пушкиными.
– Могут ли в современности появиться поэты, которые прогремят на всю страну?
– Конечно. В этом вопросе я всегда вспоминаю Иосифа Бродского: «На каждое поколение приходится девять поэтов». Поэты появляются плеядами, и один из них всегда признается самым гениальным. Только кого мы назначим? Трудно сказать, кто выбирает – общественность или критики. То, что ценят вторые, не всегда по вкусу первым. Критики оценивают с точки зрения умения и новаторства, а насколько это нужно обществу, сложно определить. Чтобы достичь уровня Александра Пушкина, поэта должны признать обе стороны.
Елизавета Морохина
Фото Дмитрия Напалкова
газета «Республика»
в рамках проекта «Практикант»