Сыктывкарская журналистка совершила путешествие в один из самых неизвестных и загадочных регионов России.
В России 84 региона. В скольких за свою жизнь может побывать среднестатистический россиянин? В пяти? Десяти? Тридцати? В рейтинге самых посещаемых традиционно бьют рекорды Питер, Москва, Краснодарский край. Жители Коми охотно посещают соседнюю Кировскую область, Татарстан, Марий Эл, ездят к родственникам по всей стране. Но есть на карте нашей родины «белые» пятна, куда по своей воле поедет редкий досужий турист. Хотя есть путешественники-фанаты, мечтающие познакомиться с Еврейской автономной областью, Хакасией, Бурятией или Тывой. Далеко, но жутко интересно. Похвальное желание. Среди «неизвестных» субъектов федерации – Республика Ингушетия. А неизвестность – и это прописная истина – пугает. Слишком далеко… вероятно, опасно… Вот и у меня вряд ли возникло бы горячее желание съездить в северокавказскую республику в ближайший отпуск. Но куда деваться от любопытства. И вот мы уже в самолете с коллегами — журналистами из пяти российских регионов – членами Гильдии межэтнической журналистики сверяем свои ассоциации, связанные с Ингушетией. Дикая дивизия, кровная месть, опасность, боевики, башни, ислам, осетино-ингушский конфликт… Больше мы не слышали о регионе практически ничего.
«Дикие» и здоровые
Первая же ассоциация ожила для нас, как только мы отъехали от аэропорта. На пятачке между двумя дорогами гарцевали на конях ингушские добры молодцы. Остановились, попросили разрешения поснимать. Тут же получили добро. А вот и первый кадр в моем фотоаппарате: развернутый минибаннер «Дикая дивизия».
Ингушские реконструкторы устроили смотр перед показательными выступлениями, на которые мы, увы не попадали. Лошадей ингуши любят. Еще они любят пчел (в виде меда), баранов (в виде шашлыка), коров (в виде молочных продуктов), сады (в виде фруктов)… Что до лошадей, то у ингушских реконструкторов по нескольку скакунов. Тут и английские, и терские и, как особый шик, — арабские красавцы.
В среднем конь стоит 200-300 «рублей» (не забываем приписывать тысяч). Об этом нам рассказал Магомед Богатырёв, при этом несколько раз подчеркнув, что это гораздо дешевле, чем «курить и ходить в бар». Последнее в исламской республике не принято. Кому нужны горячительные – могут отправиться за ними в соседнюю Северную Осетию, благо до столицы региона 20 минут езды. В самой же Ингушетии спиртного не купишь – у мусульман запрет на алкоголь, который подавляющее большинство населения неукоснительно соблюдает. Да и обычных магазинов мы тут почти не встречали: местное население живет своим хозяйством.
Масштабы хозяйства разные: у кого стадо в 20 голов, а у кого и в десять тысяч. Пастухи — под рукой. В таких зажиточных семьях, как правило, на пастбища отправляются сыновья-подростки. Девочки тоже при деле: нянчат младших, помогают бабушкам и мамам на кухне и в огороде. Не попалось нам и ни одной аптеки, хотя водителю было дано «задание» остановиться у одной из них. Так что в Ингушетии лучше не болеть.
Вместе с тем медицина тут и на уровне: чего стоит огромный дворец-роддом в Магасе или Джейрахская районная больница, возвышающаяся над горной рекой в сельской местности, — но ингуши и правда крепкий народ. Вот и «дедушка Исрапил» – Исрапил Чаниев, с тех пор как вернулся на родину предков в 1990 году, ни разу не болел. «Воздух тут такой — целебный», — объясняет Исрапил.
Мы явились к нему в Пялинг как снег на голову — без предупреждения и звонка. «Объевшись» накануне будто неземной горной красотой, налюбовавшись на башни этнографического комплекса Эрзи, мы возжелали пообщаться с людьми. По-кавказски быстро маленький профессиональный каприз гостей был исполнен — и вот уже мы несемся на немыслимой для обитателей равнин высоте над ущельями по грунтовке к старожилу. 78-летний житель башенного комплекса Пялинг ведет нас показывать свой пруд и уютное местечко в горах, где его дети любят жарить шашлыки. Тропинка то идет резко вверх, то петляет вниз. Мы запыхались, а дедушка мерным шагом, не спеша, ушел далеко вперед. Вот тебе и дедушка!
«Вот тут жил мой дед и отец, их выслали в 1944-м, тут — до 1924-го — брат деда», — показывает Исрапил на полуразрушенные жилые башни в пятидесяти метрах от собственного дома. Тут же рядом они похоронены. К могилам у ингушей – особое отношение.
Пока в Ингушетию окончательно не пришел ислам, вплоть до 19 века, мертвых не предавали земле. Для тел существовали солнечные могильники. Солнечные — потому что солнце и ветер на сквозняке в этих башенках очень скоро иссушали плоть и естественным образом стерилизовали останки.
Сюда не только приносили своих мертвых, сюда приходили умирать старики, стремясь избавить от хлопот близких, приносили заразных больных, подавая им еду и питье на длинных палках. У каждой семьи существовали свои «смертные башни». Испокон веков ингуши старались не покидать их, а в жестокий 20 век всеми силами вернуться к предкам.
Раньше арки не закрывались решетками. Опять же в 20 веке, особенно на его исходе, появились вандалы, грабившие могильники. Известен даже один военный чин, сделавший себе из ингушского черепа чашу.
Чуть подальше некогда жилых башен, где жили предки Исрапила Чаниева, возвышаются сторожевые. На них луковичный купол — значит, они поздней постройки — 15-17 веков. Более ранние венчаются каменными зубцами. За возведение такого купола мастеру давали быка. Еще дороже оценивалась постройка самой башни, да и мастеров было немного — лучшие — из рода Яндиевых.
Каждому – по башне
Об этом наш экскурсовод Висхан Газдиев рассказал нам накануне в Эрзи — восстановленном башенном комплексе над селом Ольгети. Под пение муэдзина взбирались мы по крутой дороге к башням. Снизу казалось, их не больше пяти. Подойдя, мы увидели целый город — жилые и сторожевые башни, арки, стены… Время застыло тут.
А Висхан рассказывал, что в случае опасности в боевой башне — воув — могли укрыться около полусотни местных жителей. В самом низу содержали пленников. Чтобы места было больше, внутри башни делали многоуровневыми. Пока женщины с детьми налаживали оборонительный быт на нижних ярусах, мужчины сверху осыпали неприятеля стрелами и лили на него различные раскаленные жидкости.
С башнями связано много легенд и преданий ингушского народа. Все они основаны на реальных событиях. Среди сотен башен несколько комплексов являются объектом культурного наследия. Среди них – Вовнушки.
Две башни-близнеца будто вырастают из скал. Взобраться к ним нелегко. А между тем, до 1944 года вокруг располагались селения, бегали дети, женщины спускались за водой к реке, мужчины ходили на охоту. Еще раньше – когда на территорию нынешней Ингушетии претендовали монгольские племена – башни соединялись навесным мостом.
В ходе боев он был уничтожен и между ними оставалась единственная веревка. Так вот по ней, по преданию, ингушская девушка всю ночь переносила из одной башни в другую младенцев. Тем самым отважная канатоходка спасла несколько ингушских родов.
Кроме укрытия и обороны, башня служила и средством мобильной коммуникации. Если враг приближался, наверху разводился сигнальный огонь — так, чтобы его было видно дозорному на следующей башне. Так сигнальная цепочка передавалась от башни к башне — от селения к селению. «Как во «Властелине колец», — привел наглядный пример наш экскурсовод.
Наверное, ему с нами приходилось непросто. Об элементарных для ингуша вещах мы переспрашивали по нескольку раз, а некоторые даже просили зарисовать особенно сложные моменты. Ну, что взять с людей, не каждый из которых назовет свой род до седьмого колена, которые не молятся по пять раз в день и не знают, что женщина должна покрывать голову платком, закрывать руки и ни в коем случае не подавать мужчине руки. Сам Висхан вместе с водителем, извинившись, время от времени отходили в сторонку и совершали намаз. Терпеливо, снова и снова наш спутник повторял рассказы об обычаях, приводил примеры из истории и рекомендовал прочесть необходимую литературу. Так, несколько раз прозвучало «Из тьмы веков» Идриса Базоркина. Улетая, я обнаружила книгу в ларьке аэропорта. Внушительный том весом под килограмм стоил тысячу рублей. Придется скачать из сети…
«Каждый брат должен жить в своем дворе»
Висхану 27 лет. Не женат. Знает три языка. Прекрасно ориентируется в ингушской истории. А главное – мудр и дипломатичен не по годам. По нескольку раз в день, то тут, то там возникали разговоры об осетино-ингушских отношениях.
Это самая больная для ингушей тема. Ей посвящен музей в мемориальном комплексе в Назрани и «памятник благодарности» на дороге по пути в горную часть республики. «Никто не забыт… Ничто не забыто… В память и назидание» — гласит надпись на нем.
На барельефе – старик с ребенком на руках, за ним – женщины, молодые и старые. Золотыми цифрами надо всем этим — 1992. То есть буквально вчера… Вчера бежали из приграничных районов по горным тропам, поскальзываясь и падая в грязь, промокая насквозь и трясясь от страха и обиды тысячи ингушей.
От кого бежали? Говорят, что от осетин. А на самом деле, от недальновидности властей, от чьей-то гордыни, от человеческой мечты и страсти. Бежали, гнали, захватывали, возвращали, стреляли и ненавидели, выживали и надеялись. 32-летней Мадине, дочери Зинаиды Куштовой, приехавшей к маме на лето из Финляндии, было в то время четыре года. «Брата несла на руках бабушка, я шла сама, мама несла вещи. Помню, что я очень часто падала в лужи и ручьи. Поздно вечером мы вышли», — рассказывает Мадина.
Сама Зинаида вспоминает осетинских соседей, с которыми жили душа в душу, и то, что мужа с родственником, захваченными в заложники, спустя год спасла осетинская бабушка, предупредив пленников, что закрыла замок всего на один оборот. Той ночью они бежали.
Но чаще всего, в рассказах ингушей о том страшном ноябре много боли и обиды. И еще непримиримости. «Да они не хотят…», «Да мы пытались…», «Да пусть они уходят\отдадут…» — снова и снова слышали мы в ответ на вопросы о возможном примирении, о предложении забыть вековые обиды. Но не все так ожесточены. Первыми готовы пойти навстречу друг другу женщины. Наш спутник Висхан Газдиев считает, что для начала примирения нужно ликвидировать Черменский пост, на котором пристрастно проверяют документы у ингушей, пересекающих границу двух республик. «Конституция гарантирует нам свободу передвижения по своей стране», — объясняет Висхан свою точку зрения.
Большинство россиян ничего не знает о том конфликте. В лучшем случае, «слышали» и «что-то припоминают» — как и о Нагорном Карабахе, о конфликтах в постсоветской Средней Азии. Нас, «слышащих и помнящих», Висхан посвятил в детали и «истоки». 1944 год. Операция «Чечевица» развивалась стремительно и имела далеко идущие последствия для двух народов, рассказывал Висхан. 23 февраля началась депортация вайнахов в Среднюю Азию, а уже 7 марта область была упразднена. Территория Чечено-Ингушской АССР была поделена между Грузией, Дагестаном и Осетией. Сюда заселяли людей для «улучшения жилищных условий». Назрань получила название Коста-Хетагурово в честь знаменитого осетинского поэта. После окончания депортации новые жильцы потянулись к Владикавказу (тогда Орджоникидзе), который считали «своим» городом. В Пригородном районе в рамках программы совместного проживания осетинов и ингушей представители этих народов стали соседями. Ингуши выкупали свои участки или землю рядом с ними. «В итоге это все привело к тому, что случилось в 1992 году», — резюмирует экскурсовод.
А еще он убежден, что разбираться в конфликте должны власти, не оставляя с давней болью и обидой народы один на один. Все началось, как говорится, с подачи властей «давным-давно». В 1944-м, вместе с еще восемью народами, ингуши были высланы со своих вековых домов и отправлены в теплушках в Казахстан.
Тогда было много смертей. И не только от голода и болезней. Молодые люди погибали от разрыва мочевого пузыря. В теплушки заталкивали всех без разбора — стариков, женщин и детей. А для парня-ингуша немыслимо справить нужду при старших… Дома ингушей было велено занимать осетинам, грузинам и жителям Дагестанской АССР. Можно ли было ослушаться административного предписания в то время?.. В 1956 году депортация окончилась, началось стихийное возвращение ингушей на родину, к своим домам. А они заняты… Более того — в них выросли уже новые хозяева. И они по праву считают эти дома своими… Ещё в ссылке глава ингушской семьи получал отметку в личном деле, определявшую места её проживания по возвращении. При этом, ни один из ингушей не получил предписание селиться во Владикавказе или в Пригородном районе Северо-Осетинской АССР. Несмотря на это, ингуши в массовом порядке начали возвращаться в Пригородный район. Как и чеченцы, они стремились поселиться в своих родных местах.
Вместе с тем по секретному приказу местных властей, нынешним жителям было запрещено продавать или сдавать квартиры бывшим хозяевам. Тогда же, в 1956-м, произошло первое столкновение: вернувшийся с семьей ингуш предъявил свои права на дом, занятый осетинской семьёй. Тогда в драке погиб один ингуш, трое осетин были ранены.
Котел, в котором десятилетиями томилось недовольство с обеих сторон, взорвался в конце октября 1992 года. Чечня объявила независимость, Ингушетия пожелала остаться в составе России. Границы стали условными. Несколько дней шли локальные бои, захват заложников, а по горным ингушским горным тропам, названным позже «тропою смерти» шел многотысячный поток беженцев-ингушей из Северной Осетии. Многие шли раздетыми. Люди гибли от переохлаждения, срывались с троп в ущелья.
Википедия приводит данные прокуратуры России: за время боевых столкновений в результате конфликта осенью 1992 года погибло 608 человек (490 ингушей и 118 осетин). Среди погибших 41 женщина (33 ингушки, 5 осетинок), дети до 15 лет — двенадцать (все с ингушской стороны), люди старше 60 лет — 49 человек (42 ингуша, 7 осетин). 939 человек были ранены (457 ингушей и 379 осетин), ещё 261 человек пропал без вести (208 ингушей и 37 осетин). Были уничтожены 13 из 15 сёл Пригородного района, в которых компактно проживали ингуши. Было утрачено до 90 % культурно-исторических ценностей ингушского народа.
По данным Министерства по делам национальностей России материальный ущерб в зоне конфликта составил около 20 млн долларов. Политолог С. М. Маркедонов сообщает, что общий материальный ущерб в ценах 1992 года был оценён в 12 млрд.рублей.
— Почему нельзя жить всем вместе? — спрашиваем Висхана.
— Даже родные братья должны жить в своем дворе. На примере многонациональных регионов можно понять, что жить без границ, в «общем» доме не получается. А если у тебя есть свой дом, значит, в глобальном плане, у тебя должен быть и свой флаг. Два брата, женатые на двух женщинах, должны жить отдельно. Я сегодня хочу поспать, а он поработать: мы будем друг другу мешать. Получается, что без этого нельзя.
Есть хлесткая поговорка по поводу «долгой памяти». Долгая память хороша для сохранения и приумножения. Память о вражде напоминает тяжелую болезнь, убивающую народ. Именно поэтому этноэкспедиция Гильдии межэтнической журналистики задумывалась как трехсторонняя.
Предполагалось, что журналисты обеих республик – и Ингушетии, и Северной Осетии – вместе с коллегами из российских регионов совершат «СМИротворческое» турне по территории соседей. Однако коррективы, как говорится, внесла жизнь. Сроки, планы не позволили осуществить задуманное. Однако предложения журналистам донесены до высокопоставленного «посредника» — главы Ингушетии Юнус-Бека Евкурова.
На деловом завтраке с главой председатель Гильдии Маргарита Лянге рассказала ему о шагах, которые предпринимает организация для осуществления своих миротворческих намерений. Так, в прошлом году в газете «Северная Осетия» вышла полоса, целиком посвященная ингушской культуре. Дело за ответным шагом, и он вот-вот будет сделан: над «осетинской страницей уже работает организатор пресс-тура, шеф-редактор газеты «Ингушетия» Павел Цороев. Следующие медиа-шаги в этом направлении Юнус-Бек Евкуров берет под свой контроль. https://komiinform.ru/news/166727/
Город будущего
Завтрак с главой проходил в административном центре и молодой (город начал строиться в 1995 году) столице республики – Магасе. Без преувеличения, это город будущего.
Двигаясь по его широким и пустынным в выходной улицам, мы откровенно завидовали его жителям. Пятитысячное население Магаса увеличивается в два раза в рабочие дни.
Скамейки с подогревом, возможностью зарядить гаджет или скачать музыку, широкие велодорожки, телефонные будки a la London, электронные библиотеки с разделами-классификаторами, домики для братьев наших меньших. Ожидая зеленого сигнала светофора, на перекрестках можно переждать жару или непогоду под гигантскими зонтами.
Отдельная «песня» — остановочные комплексы. Кафе-библиотека-остановка в одном. В 40-градусную жару в этих просторно-прозрачных кабинах главное, пожалуй, — кондиционеры.
Достопримечательность Магаса – Башня согласия – символ не только мира, но и инвестиционного потенциала региона: как и многие «крутые» сооружения, она возведена на средства частного капитала. Как и любая башня, по традиции она строилась не больше года. Гигант напоминает средневековые готические образцы, а наверху имеет балкон с… прозрачным полом. Слабонервным просьба не беспокоиться. Нечеловеческим усилием воли заставляешь коленки не дрожать и «смело» прошагать вокруг башни, при этом еще и попрыгав на прозрачной плите.
На стометровую верхотуру нас доставили «с ветерком» — на электромобилях – и показали сверху симметричный город.
Вот слева – в форме самолета с распростертыми крыльями – Магасский государственный университет. Рядом – высотка, где живут преподаватели: жилье им предоставляется сразу после подписания контракта с вузом. Подальше – «вип»-дом. В нем дают квартиры прославившим республику соотечественникам. По центру – дворец главы с законодательным собранием и домом правительства по флангам. И везде – краны, краны: город растет.
Гостеприимство туризму не помеха
В топе туристских достопримечательностей – ингушские фруктовые сады и сторожевые башни, природные достопримечательности и мемориальные комплексы. Безоговорочный восторг туристов, решившихся на путешествие в Ингушетию, вызывает ее столица – Магас. Чего не скажешь о туалетах за пределами столицы. Отдельное явление исламской культуры – отсутствие в них бумаги и «присутствие» кувшинов, всегда наполненных свежей водой. Дефицит «европейских» клозетов явно мешает развитию туризма в регионе. Впрочем, как и «паталогическое» гостеприимство горцев. В этом нам признался владелец клуба бейсджамперов «Легенды гор» Алихан Лолохоев.
Тут можно снять комнату и взять в аренду горное оборудование, а еще попробовать барашка на вертеле и прочие национально-гастрономические изыски. «Человек, которого я кормлю, для меня прежде всего гость. А мне с него деньги приходится брать», — сетует он. Но потихоньку учится, тем более что туристы готовы раскошеливаться за чудеса Ингушетии.
Все прелести тамошнего гостеприимства мы испытали на себе. Куда бы ты ни приехал, тут же получаешь приглашение в гости. Спускаясь с гор от Ляжгинского водопада, мы были практически насильно усажены за самодельные столы у реки отдыхающими сотрудниками Росгвардии. Однако бараний бульон и шашлык стоили того. Тут же мы впервые в жизни попробовали вареный бараний курдюк, о котором сам кардиолог Лео Бокерия, по словам тамады застолья, отзывался как об исключительно полезном для организма продукте.
В последний вечер нам пришлось пережить буквально марафон гостеприимства. Сразу из гостей у дедушки Исрапила мы попали в гости на завод, где наш автобус под завязку загрузили гостинцами. С производства отправились к местному фермеру, где не только отведали традиционные ингушские лепешки – чапильг, но и экспромтом поучаствовали в мастер-классе по их приготовлению. Оттуда с замирающим от ужаса сердцем на дикой скорости по высотному серпантину переместились под облака – в горный приют мецената Башира Куштова, где нашим желудкам пришлось туго от изобилия невиданных и потрясающе вкусных яств…
Недавно комитет по туризму Ингушетии устроил тур для российских блогеров, и теперь интернет пестрит восторгами и критикой зарождающейся в регионе сферы туризма. И уже в ближайшее время его прелести можно испытать на себе, отправившись с вышеупомянутым Висханом Газдиевым в халяльный тур. Висхан признается, что редкую неделю проводит дома: его работа – колесить по республике то с альпинистами, то с блогерами, то, как нынче, — с нами, журналистами.
Говоря об Ингушетии, нельзя не упомянуть об одном из двух христианских храмов, расположенных в Ингушетии. Тхаба-Ерды – место, где всегда дует ветер. Тут расположена одна из самых древних в мире христианских святынь. О значении названия памятника до сих пор спорят ученые. Одни переводят его с ингушского как «Наша вера», другие исследователи склоняются к значению названия «Две тысячи святых», третьи склоняются к версии, что Тхаба-Ерды — это искаженное от Тома-Ерды, то есть храм святого Фомы. Вплоть до депортации ингушей в советские 1940-е годы, храм оставался культурным и духовным центром горной Ингушетии. В Тхаба-Ерды собирался совет вайнахов, на котором старейшины устанавливали порядок землевладения, согласовывали нормы поведения, вопросы торговли, меры наказания преступникам.
За ключом от храма Висхан заехал к его хранителю в соседнем ауле. Внутри – огромная крестильная чаша и массивный алтарный крест. Снаружи – изображения людей и животных, о значении которых также спорят исследователи.
В общем, приезжайте в Ингушетию. Лучше семьями. Компаниями отчаянных девчонок лучше не стоит. Не потому что опасно – просто неприлично. Это нас так, на всякий случай предупредили. Остановиться можно в вышеупомянутом клубе «Легенды гор», в отелях в Магасе, в горном курорте «Армхи», где каждое утро, просыпаясь, мы потрясались от неземной красоты за окном, или просто в любом доме, куда вы постучитесь как добрый гость, приехав в Ингушетию.
Дважды похищенная
Мы не доехали до села Троицкое, где компактно проживают 3,5 тысячи русских и не увидели действующий православный храм. Тем не менее, русскую женщину Людмилу встретили в самом сердце горной Ингушетии в селе Джейрах. Завпроизводством завода по изготовлению холодного чая и лимонада на основе родниковой воды Людмила Цицкиева, тогда еще Трунова, познакомилась с будущим мужем в Казахстане. Влюбилась – и не раздумывая переехала с ним в Ингушетию. «Семья мужа приняла меня очень тепло, как родную», — вспоминает Людмила. В 1992-м она, русская женщина, разделила с ингушским народом все тяготы того страшного времени. Во время вооруженных стычек была убита ее свекровь, сама она с детьми бежала по горным тропам к «своим».
Именно Людмила рассказала нам об уникальном обычае ингушей. Они убеждены, что он, как никакой другой, способствует сохранению крепких семейных отношений. Обычай бережет семью от посягательств на семейную жизнь молодых мамы жены. Да-да, теще в Ингушетии старинным обычаем запрещено видеться с зятем. Даже если кто-то из них завидит другого на улице, тотчас перейдет на другую сторону, а то и вовсе повернет обратно. Приветы и подарки не возбраняются и даже приветствуются – но только через родственников. «Как я люблю своего зятя!» — воскликнула одна из наших собеседниц, никогда не видевшая его. «Можно посмотреть на фотографии», — подсказывает нам кто-то за столом. Ему тут же возражают: «И на фотографии нельзя!» Но от гаджетов никуда не деться, и некоторые особенно любопытные тещи-«нарушительницы» одним глазком все же смотрят на экран айфона дочери. Те же, кто не признает достижения цивилизации, могут догадаться о внешности избранника дочери по лицам своих многочисленных внуков: с ними недостатка в ингушских семьях нет, а молодая семья с тремя-четырьмя детьми считается тут «малодетной». «И даже на свадьбе нельзя его увидеть?» — спросите вы. Ну, никак невозможно: жених на своей собственной свадьбе отсутствует – и это еще один из ингушских обычаев.
Любовь тут ни при чем
Разумеется, мы не могли обойти вниманием традицию похищения невесты. Любителей этно-экстрима разочарую: никто ее не вяжет, не перекидывает через седло и не уносит в горы. По поводу современных похищений в Ингушетии ходит много шуток и баек, многие из которых имеют под собой реальную основу. Похитили девушку, увидели, что ошиблись – не та. Извинились, вернув на место. «Ну, когда уже на меня-то такое счастье свалится!» — с отчаянием бросила «не та» похитителям.
Сегодня похищение происходит «цивилизованно». На улице села рядом с потенциальной невестой останавливается машина, и девушка втягивается в салон. «Ну, приятного все равно мало. Страшно», — признается в прошлом похищенная мама троих малышей Мадина.
«Кстати, Мадину похищали дважды», — вступает в разговор ее мама. «Как это?» — удивляемся мы. «В первый раз я не согласилась выйти за него замуж», — отрезает Мадина.
После похищения невесты события разворачиваются следующим образом. Ее семье незамедлительно сообщается, что дочь похищена таким-то (причем жених действует не лично, а через посредников) и находится там-то. Мамы, кстати, реагируют по-разному: кто-то начинает ругаться, а кто-то безропотно покоряется судьбе. Собираются старейшины и начинают исследовать и оценивать род претендента. Одно из важных условий – чтобы в нем не оказалось родственников будущей невесты. В Ингушетии это не редкость, и по этому поводу даже существует емкий анекдот: «Встретились два ингуша – и не родственники».
Далее наступает черед морально-этических норм: оценивается, чем известна семья жениха и не запятнал ли себя чем кто-то из предков. Если претендент прошел родственно-этический порог, возникает проза жизни – калым и приданое. Хотя, как утверждают наши собеседники, это дело второе. А нынче, в 21 веке, советом старейшин и вовсе установлена усредненную норму приданого в 50 тысяч, учитывая разный уровень доходов семьи. Впрочем, если есть желание и возможность, верхняя планка может подниматься до неограниченных сумм. Но в первом случае с Мадиной до таких тонкостей дело не дошло: не приглянулся ей жених. Впрочем, если бы он очень приглянулся ее отцу, то слово Мадины не было бы решающим. Любовь тут ни при чем и вовсе не является цементирующим составом для крепких брачных уз. Скорее, она им может помешать. «Я сама была влюблена в другого, — признается мама Мадины. – Полгода плакала, когда отец решил выдать меня замуж. И все равно такие браки – самые крепкие. Любовь быстро проходит».
Женское лицо госвласти
Кстати, возраст невесты в Ингушетии колеблется от 18-ти и много выше. Никто сегодня не стремится выдать дочь замуж в 16 лет. Кому-то мешает подумать о семье получение образования, а кому-то и собственно карьера. Одно из таких лиц современной молодежи Ингушетии мы увидели сразу по прибытии в регион. Оно же оказалось и лицом современной власти в республике. Макка Аушева – вице-премьер правительства Ингушетии. Курирует вопросы культуры, национальных отношений и спорта. Окончила Магасский университет, прошла карьерную лестницу от сотрудника отдела обращений граждан до сегодняшнего высокого поста. Красавице Макке, как и ее помощнице Милане, замуж выйти просто некогда. Девушка четыре года не была в отпуске, а о выходных может только мечтать.
И Макка, и Милана, выходя из дома, надевают хиджаб. «Без него уже как-то не по себе, неудобно», — говорит Макка. Взрослея, девушка должна сделать выбор: носить хиджаб или ходить с непокрытой головой. Это не возбраняется, правда, встречается редко. Носить хиджаб стало модно. «А потом, это просто красиво», — считает Милана – и мы не можем с ней не согласиться.
Рассказывать об Ингушетии можно долго. Моим коллегам пришлось еще тяжелее: они были в регионе пять дней. Я – всего четыре. Концентрат геополитики, этнокультуры, пейзажей и человеческих нравов предстоит разбавлять еще не один день. Точку поставить невозможно. А многоточием в этой истории пусть станет рассказ нашего экскурсовода о лингвистическом споре, который произошел у писателя и диссидента Иссы Кодзоева с советском лагере. Зашел спор о богатстве и бедности языка. Исса не стал ничего доказывать, а просто «перевел» на русский язык ингушское слово къамаьл {кямал}, означающее «разговор». Слово состоит из двух частей, по отдельности имеющих конкретное значение: «къа» — грех, «маьл» — добро. И от каждого из нас зависит, в какую сторону заведет нас разговор, и стоит ли открывать рот, не подумав перед этим хорошенько…
Полина Романова